Павел Кашин. Наблюдатель

Мы нашли удивительный сплав тяготения земных чудес.
Ах, как нам повезло, что это не зло...
М.Башаков.

 Однажды, проходя по бывшей улице Желябова в бывшем Ленинграде, молодой человек и девушка уткнулись взглядом в странную афишу. Она гласила надписью наискосок: "Кашин и оркестр". Больше на ней не было ничего, стояли только дата и место проведения. День оказался сегодняшним, а место - Театром Эстрады, на котором афиша, собственно, и висела. Они сходили туда, куда она зазывала. Впоследствии девушка пошла по жизни дальше, а молодой человек раз за разом возвращался к той же афише, появлявшейся на бывшей улице Желябова раза два в месяц, и как заворожённый слушал то, что с такой болью переживал в себе, вспоминая как он гулял с девушкой, ушедшей по жизни дальше, по бывшему Ленинграду. Ему хотелось верить, что станет легче, когда полюбишь эту боль. И ему становилось легче. На две недели. А потом он снова возвращался туда.

  Прошли годы. И однажды проходя по бывшей улице Горького в вечной Москве повзрослевший молодой человек уткнулся взглядом в стильную афишу. Она гласила красным по чёрному: "Павел Кашин". Я стоял и смотрел на это нехитрое печатное произведение и вспоминал Питер, девушку, дорога которой заплутала ныне меж кухней и ванной питерской коммуналки, и думал, что хоть боль эту я так и не полюбил, но жизнь легче всё-таки стала. И среди прочих благодарить за это надо того, чья афиша подвернулась мне некогда как нельзя более вовремя. Кашин очень тогда помог, да и не мне одному. И по сей день я встречаю совершенно далёких от меня и по складу и по музыкальным вкусам людей, которые признаются в огромном влиянии творчества Кашина на них. И это при том, что его никогда никоим образом никому не навязывали, а распространялся он газообразному веществу подобно - стремился занять весь предоставленный ему объём. И в этой своей газообразности, случалось, подменял кое-кому и воздух.

  Сдаётся мне, что путём Кашина водит некая звезда нестандартности и непосредственности, больно уж неординарна его биография. Уроженец забытого Богом казахского города Кустаная, получивший музыкальное образования в городке Рудный (где сие находится - не представляю даже приблизительно), оказался одним из самых интересных и неподвластных определениям российских музыкантов. Сложно сказать, насколько биографическая канва жизненного пути художника влияет на творчество, но в случае с Кашиным данный вопрос, кажется, разрешим. Неоднократно в интервью он говорил о том, что главный его талант - это талант точных формулировок, и ничего придумать искусственно он не в состоянии. Но оно ему, кажется, и не нужно. Вся сущность Кашина-творца - это искусство воспринимать. Его нельзя назвать певцом природы или, там, неразделённой любви, он - певец жизни вообще. И тематика его песен зависит строго от того, что его на данный жизненный отрезок волнует больше всего. Соответственно, и рассматривать его творческий путь имеет смысл в жёсткой связке с путём жизненным.

  Творческий багаж Кашин (тогда, кстати, совсем ещё и не Кашин) начал копить в славных рядах Вооружённых Сил, где ему по-армейски было приказано научиться играть на саксофоне. Принцип "не можешь - научим" в совокупности с "не хочешь - заставим" плоды дал на удивление быстро: уже через две недели новобранец Паша бодро выдувал бравурные военные марши. Полученные таким образом навыки сгодились позже в спровоцированной отчасти ими же ситуации. Дело в том, что по окончании срока службы и помотавшись изрядно по стране, Павел оказался в Питере как раз с целью приобретения саксофона. И примерно в оное время группа ДУХИ повесила в Рок-Клубе объявление о том, что ей требуется человек, играющий одновременно на саксофоне и баяне. Кашинская звезда не дремала, посему объявление это Павел узрел, и, поскольку владел баяном со времён музучилища городка Рудный и саксофоном со времён погашения воинской обязанности, не преминул откликнуться. Так он впервые пересёкся с Михаилом Башаковым, знакомство с которым во многом и предопределило дальнейший творческий путь.

 А протекал он не то, чтобы стремительно, но как-то без задержек, катализируясь совсем уж невероятными по тем временам вещами: находились люди, которые, ознакомившись с сольными кашинскими творениями, проникались настолько, что давали денег и на записи, и на клипы, не ставя при этом никаких рекламных или прочих условий. Чистое меценатство, да в наши дни? Бывает, оказывается. Когда остальным музыкантам приходилось рвать жилы, дабы оказаться хоть как-то засвеченными, кашинские клипы ухитрялись оказываться на телеканалах, а песни - на радиостанциях едва ли не усилиями самих программных директоров, ну чем не сказка? И в плане народного признания всё было куда как радужно - как правило, после первого же ознакомления с творчеством Павла люди относили его либо в разряд милых безделиц, либо сразу же сами попадали в разряд его в разной степени пламенных поклонников, причём вторых становилось всё больше. Наиболее прочно засевшие в память народные композиции были написаны именно тогда, сами эти песни известны сегодня, пожалуй, даже больше их создателя. Назвав имя "Кашин" можно столкнуться с непониманием о ком, собственно, речь, а вот услыхав пару строк про "безупречно дивный, чудный город" люди наверняка радостно закивают: "Как же, мол, знаем".

  Но, судя по большинству его произведений того периода, как раз тогда его творчество подпитывалось не танцующими гномиками и поющими сверчками, а, более чем тонкими и сложными отношениями с недоступной Любимой.

Твою струну едва задев
Неразличимым беглым взглядом,
И я уже не чтоб рядом,
А я и есть тот самый нерв

И именно этот оголённый нерв задевал любого, кто к нему прикасался. А задев, не отпускал. На те, несколько раз в месяц играемые концерты ходили примерно одни и те же люди, узнавали друг друга в фойе, здоровались, временами приводили с собой знакомых, многие из которых так же оказывались в этом кругу.

  В то время творчество Павла являло собой редчайший процесс: человек сам фиксировал становление себя как личности, причём фиксировал не подобно бесстрастной фотоплёнке, а как гениальный живописец, который может прочувствовать самые трепетные моменты и акцентироваться именно на них. Потихоньку приходило понимание, что даже победы не всегда несут в себе отдохновение и покой.

И всё, казалось, вышло.
И все, казалось, слышат.
И я как будто выжил,
Да что ж так грустно, слышишь?..

Трудно найти кого-то, кто мог спеть об этом с большей пронзительностью. Человек один. И какими бы шумными не были компании и насыщенными события, всё равно, самую суть человек постигает в одиночку. Но постигает отнюдь не с позиций гиганта.

Ты уже не спишь, ты уже сроднился с небом,
Спи, мой малыш...
А я задыхаюсь, брошенный в небе.
Достигнув предела, где мне укажут какое мне дело
До ваших раскрашенных бубей,
Какое мне дело, что скажет, спляшет
И снова закажет новая публика.
Я маленькой птичкой дотяну до священной земли...

Иногда за него становилось страшно. Он стоял на сцене с длинными кудрями, слегка нескладный, с безразмерной улыбкой - это то, что не менялось. Но взгляд каждый раз выдавал то истинное состояние, в котором он выходил на публику. И временами в этом взгляде проскальзывала такая тоска, что непонятно было, как живой человек может это вынести. Он и не выносил. Он выплёскивал всё в песнях. И каждый раз для одних и тех же чувств, испытываемых человечеством с момента осознания себя, он находил кристальнейше незамутнённые и незатасканные образы:

Если хочешь - сгорай, если можешь - лети,
На холодной земле мне останется тень.
Но сгорая прости мне мой трепетный стих
Бесконечной любви к бессердечной Звезде...

Вверх, да по лестнице так безмятежно
Плещется небо, да нам не летать...

На берегу,
На берегу моей земли
Кто-то грустный
Ждёт твои корабли...

Однако и от позитива он никогда не отворачивался. Неспроста наиболее широко расходились немногочисленные на тот момент жизнерадостные его песни. И как раз в эту часть творческого спектра немалую лепту внёс Башаков. Написав зажигательную мелодию к разудалым зимним стихам Башакова, Кашин получил в свой репертуар вечный хит всех времён и народов:

Пусть защемит мне сердечко
Его песней только тронь
Лёд в глазах, а в небе свечка.
Отогрей мне душу, ласковый огонь!
А вокруг белым-бело и снегу намело...

И со временем именно к башаковской модели мировосприятия и пришёл Кашин. Если тот ещё со времён ДУХОВ утверждал, что "нам нужен просто светлый день", то Кашину до понимания и восприятия этого потребовалось несколько лет активных поисков себя. Уже написав программную с того момента и по сегодня "Жизнь", Павел смог сформулировать это в песне:

Я понял - стоит идти, семь секунд в пути,
И не спи, в книгах написано - время не ждёт.
Сто шагов вперёд и не дрейфь,
Взлёт - и на бреющем прямо на свет
Сто шагов к себе...

Но эти сто шагов ещё только предстояло пройти. А предварительно чётко отгородить себя сегодняшнего, нащупавшего дорогу от себя же прошлого, погружённого в душевное смятение. И Кашин сделал это в "Танце":

Сон в глаза
Сыплет песок и чего-то ждёт.
Все притихли и вот ждут -
Любим ли мы их ещё?
А нам-то чё?
Наша звезда ещё пляшет на краешке неба
Безумный танец.,
Какой-то гномик, как иностранец,
Опять затеял твердить мне о вечном,
Но я-то знаю,
Что он - вчерашний,
И в сотый раз поднимаюсь на башню
Взглянуть в то небо,
Где наша звезда ещё пляшет безумный танец

  Альбом "Жизнь" и ознаменовал творчески Рубикон, перейдённый в жизни. Дальнейшее развитие потребовало новых пространств, и, в поисках таковых, кашинская звезда занесла его в далёкую Америку. Путь для творческой личности достаточно стандартный, но далеко не каждая такая личность сумела адаптироваться к новым реалиям с той же лёгкостью. А Павлу в Штатах действительно понравилось. Американский жизненный уклад и менталитет, пляшущий от основополагающего "смотри на вещи просто" как нельзя лучше легли на осваиваемое Кашиным мироощущение. И песни стали возникать соответствующие.

Реальность далека от юношеских песен,
Когда медовый месяц вышел вон.
И если не мечтать, реальность превратится
В раскрашенный картон.
И я храню свою простую ценность
В глубоком сердце долой от лишних глаз,
И эта ценность дарит мне свободу каждый раз...

Но тут случилась интересная метаморфоза. Сами эти песни перестали восприниматься слушателем, как что-то продирающее до самых глубин. Нет, хуже они не стали, вся кашинская гениальность по-прежнему при нём, дело тут в другом. Поменялась душевная материя, из которой это всё возникает. Если проблемы неразделённой любви и поиска себя в этом мире присущи в той или иной степени всем, то сам путь, выбранный Кашиным - он уникален и по-настоящему сопереживающего слушателя найти крайне проблематично. А поёт-то Павел как и раньше о происходящем в своём мире. Вот и случилось так, что аудитория, и так-то подзабывшая своего кумира за годы разлуки, по мере ознакомления с новым материалом поредела окончательно. Но кто сказал, что это плохо? Зато остались те истинные, которым с Павлом действительно по пути. Их достаточно много, но постоянного с ними контакта Кашину уже не нужно, он обрёл себя. И новый лик его шоу постепенно вбирает в себя непредставляемые ранее элементы, вроде сопровождения актёром-пластиком песни "Мим", а программа технически усложняется.

  Если раньше основная масса гармоний песен строилась на классических трёх блатных, а аранжировочные моменты ограничивались филигранными гитарами с то скрипичной, то саксофонной, то флейтовой окантовкой, то теперь гитары ушли в небытие, а на первый план вышла едва ли не симфоническая струнная секция, поддерживаемая временами даже классическим оперным вокалом. То есть для воздействия на слушателя стали требоваться уже дополнительные технические средства. Но это опять-таки связано с диссонансом нынешних духовных материй Кашина с духовными материями большинства слушателей. И всё же, пусть Кашин и не актёр, но транслятор эмоций он мощный настолько, что вполне способен настроить людей на несвойственную им волну, да так, что находится в ней им комфортно. А значит, идёт и воздействие на слушателя, правда уже на новом уровне. Но это всё концерты.

  Несколько хуже дело обстоит с записями. По, а точнее, в процессе возвращения, Павел выпустил альбом "Эйфория", состоящий из песен, написанных в американский период. Но новая программа, названная год назад на премьере в Питере "Лунатик" пока не издана. Зато вышел записанный пять лет назад на стихи Башакова альбом Герой", уже самим фактом выхода доказавший свою ценность безотносительно к текущему моменту и без оглядки на актуальность. Но интересен он ещё и тем, что абсолютной нелогичностью своего появления наглядно показал дальнейшую непредсказуемость Кашина-творца и человека. Похоже, что он достиг уже той ступени постижения, которую вполне может позволить себе: делать что-то понятное только одному человеку - ему самому. Непохоже, конечно, чтобы его прельстил подобный пофигизм, но как знать, как знать...

  Совершенно точно, что каким бы не был его дальнейший путь, уже то, что Павел сотворил до сих пор, водрузило его на свой персональный пьедестал. Сам он туда особо и не стремился, но так уж случилось, да и ступенька у этого пьедестала всего одна - первая, так что падение Кашину не грозит - некуда просто. Вот такая уникальная позиция: где бы ни был - всё на вершине. Как на ладони, а не достать.

  Зато с каким кайфом можно слушать...

Тим